Остросюжетный рассказ про тягу маленького человека к большим просторам
Вот и пришло время следующего рассказа, дорогие читатели. Василий Чесночок по прозвищу Доминатор с момента нашей последней встречи немало изменился. Он вышел на новый уровень — ни больше ни меньше. Создал собственный продукт и стал прямым рекламодателем. Теперь он не просто арбитражник — мелкая гупешка домашних аквариумов, теперь он вершина пищевой цепи — настоящая акула бизнеса, бороздящая голубые океаны бесконечных возможностей.
С каждым месяцем он сказочно богател: личный повар делал ему с утра бутерброды, личный косметолог вечером скоблил пятки, полеты на частном самолете стали обыденностью: сегодня Астана, завтра Акапулько, собственная яхта, арабский скакун в Дубае, дрессированные дельфины. Все как у людей.
Однако был наш Чесночок человеком не чуждым и высокой культуре, то есть заботился не только о материальном. Однажды на практикуме «Денежная медитация из глубин естества», где собравшиеся учились соединять свое сердце со Вселенной через задний проход (древняя практика ассирийских жрецов), ведущий-коуч упомянул, что для лучшего коннекта с космосом сердца надо размягчать — так энергия на выходе будет жиже, а лучше всего сердце размягчает, как известно, искусство.
Чесночок пошел по наущению мастера в Эрмитаж. А чего бы и не посмотреть на это искусство, коли то для разжижения энергий полезно? В общем, пошел. Зимний дворец сильно поразил нашего героя, особенно ему понравились Лоджии Рафаэля.
«Да, умели люди жить, — подумал Чесночок, — не то что сейчас, никто уже не имеет подлинного размаха души и не понимает изящества. Как ни крути, а факт налицо — нет в мире больше истинных аристократов. Разве что только я, но и мне не хватает широты, окружение ограничивает меня и не дает вырасти по-настоящему. Надо менять мышление».
Выйдя из Зимнего, Василий закурил сигару и позвонил своему приказчику, что в простонародье зовется нынче личным ассистентом.
— Х*ли ты отвечаешь так долго, дрочишь там, что ли? Не экай. Давай живо прыгай на колеса и дуй в Эрмитаж. Але, бл*ть, в Эрмитаж, говорю. Да с х*я ли ресторан, быдло ты необразованное, музей. Зимний дворец, еп твою мать, на набережной Дворцовой. Да-да, где казино раньше было в подворотне. Ну. Спросишь человека там, Эскарсавод зовут. Да я е*у, почему его так зовут? Маму его спроси, епрст. Может, и погоняло, не знаю. Короче, спросишь Эскарсавода и попроси тебя отвести в Лоджии Рафаэло. Записал? Так вот, чтобы мне на даче к Новому году потолок, как там, сделали, понял? Точь-в-точь чтобы. А меня не е*ет, как вы успеете. Я тебя про деньги спрашивал? Деньги есть. Давай, людей подключи надежных, пусть чтобы красиво нарисовали и золотом чтобы всё тыры-пыры. Давай, отбой, мне на страт-сессию щас ехать. Отзвонись, как сделаешь. Си ю, как говорится, не потей.
На страт-сессии, где обсуждались сугубо важные вопросы развития продукта, бренда и расширения сети аффилиатов, Василий Чесночок никак не мог думать о бизнесе, трафике и земном — все мысли его крутились вокруг высокого искусства, высоко в облаках, где Эмпирей и лицезреют бога во всей красе подлинного совершенства.
«Да, умели люди красиво жить, — думал он, — сейчас так жить не умеют, прошла золотая эпоха. Обмельчал народ, не могут ценить красоты. Выкопают бассейн, колонн забабахают и уже думают, будто чего-то добились в жизни, вышли на новый уровень. А разве это уровень? Вот раньше был уровень — это я понимаю».
— Игорян, — обратился он к CEO своей компании, — вот ты искусство ценишь?
— Че? — ответил Игорян.
— В очо, искусство, говорю, ценишь?
— Не особо.
— То-то и оно, бл*ть, что не особо. Рафаэло знаешь?
— Ну слыхал вкратце.
— Вкратце, бл*ть. Них*я, кроме трафика, и не знаешь своего, так и помрешь дураком.
— Василий Генадич, так выходим на ЛатАм скоро, не до Рафаэло мне, продукт локализовать надо, ревшару настраивать, промокоды.
— Эх, насекомые вы, насекомые, — раскачивая в руке бокал коньяка, медленно проговорил Василий Генадич. Смотрел он куда-то в пустоту, потом поднялся, — ладно, нажимай на кнопки, позвонишь, как закончите, я сегодня раньше отъеду. Поразмышлять мне надо в уединении. Без вас всех.
Чесночок стал часто грустить и проводить время в одиночестве. Казалось ему, что никто вокруг не понимает высокого искусства и настоящего размаха человеческой мысли, настоящей царской роскоши. Не мил стал Василию его Ламборгини Урус, поблекли огни его гостиной, перестали прельщать картины с нарисованным долларом и Дональдом Даком, и даже вензеля на его любимой сумке Луи Витон стали словно бы змеями, которые точили Василию сердце. Включает Моргенштерна, а слов не разбирает. Томление духа и отсутствие смысла. А больше ничего. Только размером со Вселенную пустота.
«Тошно жить в современном веке, — думал Василий, — не с кем поговорить о высоком. У всех в голове один трафик, платежки, локализации, ревшары да си-пи-эмы. Тьфу — ерунда всякая. То ли дело Рафаэло. Потолок — словно потолок рая в Эрмитаже их этом. Размах!»
Скоро на даче у Василия Чесночка появились и свои лоджии Рафаэля, вечерами он теперь сидел, курил кальян, трубку для которого, между прочим, сделали из хобота клонированного в подпольной китайской лаборатории мамонта, смотрел на потолок и думал: «Да, масштабно люди мыслили раньше, вот это был уровень. Сейчас все не то. Сейчас кругом один какой-то сплошной минимализм. Даже в Дубае и то измельчал народ, то ли дело цари прошлого, то были гиганты мысли».
Самая беда, что друзья страсти Василия и не понимают вовсе: он им показывает, Рафаэло, мол, итальянское Возрождение, посмотрите, а им хоть бы хны, им только подавай Баленсиагу да шары залить Дом Периньоном, им бы только пожрать, а все, что великое и вечное, — то им чуждо. Красиво, говорят, конечно, но не в моде такое нынче, Чеснок, сейчас в моде модерн скандинавский и хай-тек. «Чтобы у тебя х*й на голове вырос с хай-теком твоим, — думает Чесночок, да только не говорит ничего. — Не поймут все равно, — думает, — масштаба мысли не хватает, быдло одно, нет в них никакого разумения и понимания. Я их всех давно перерос».
Скоро Василию стало совсем невмоготу. Ест черную икру — а она на вкус, словно рис несоленый. Эскортниц самых губастых по жопе шлепает — а звука нет, словно Гринч украл Рождество. Даже в ЦУМ и то не стало охоты ездить: купил меховые тапочки Гуччи третьего дня за семь миллионов рублей и не надел их ни разу, так и стоят в пакете. И на деньги медитировать нет настроения. В глубинах пустота одна, в задний проход если заглянуть, там только тьма будет, и морок, и скрежет зубовный. Вот так человеку может истомить сердце любовь к высокому. Не зря древние говорили, что жизнь коротка, а искусство вечно.
«Да е*аный ты Рафаэло, — думает Чесночок, — лучше бы я тебя и не увидал совсем. Как жить-то теперь? О чем разговаривать с людьми? Зимний дворец хочу, герб и зал гербовый, чтобы итальянские авторы, чтобы мадонны, где мой бриллиант Кохинор? Тварь я или право имею? Нет, все-таки не в том веке я родился. Не с теми людьми живу. Ни графьев нынче, ни князей, не говоря уже о царях и королевах. Так — одна педорось, нувориши.
Сидит Василий грустный и ленту листает, ни одной мысли в голову уже не идет, клюет носом. Вдруг как гром среди ясного неба натыкается на новость, будто в Новосибирске в Академгородке машину времени изобрели, первые прошли успешные опыты: профессор из сегодня в позавчера слетал и два раза выпил одно и то же пиво. Чесночка как кипятком ошпарило. Он вскочил прямо в халате и выбежал в сад, достал телефон, а сам пальцами по кнопкам не попадает, звонит приказчику и только что не заикается от волнения.
— Юра, Юра! Еп твою мать, ты это… Живо запрягай машину в аэропорт и первым рейсом в Новосибирск летим. Еще что, узнай, в каком году Эрмитаж строили. Не буду я тебе них*я объяснять, ты все равно не поймешь! Живо работу делай свою, а то я с тебя шкуру спущу. И еще, завтра все митинги отменяй, передай секретаршам, не поеду на Кипр на си-пи-эм лайф. На х*й потому что он мне не нужóн, потому и не поеду. Все, отбой, я собираться пошел, давай там живо, работаем.
С самолета Чесночок с тремя охранниками и приказчиком помчался в Академгородок.
— Ну, показывайте, — выкрикнул он с порога института физики, — где машина времени?
— Гражданин, вы кто такой будете?
— Какой я тебе гражданин, прыщ? Машину, говорю, показывай.
— Да, собственно, вы кто такой, молодой человек? И по какому вы праву?..
— Слушай, вченый, бл*ть, мне тут некогда шутки шутить, я тебе русским языком говорю: машину времени показывайте мне. У вас изобрели? Я читал по интернету.
— Вы, верно, из Москвы?
— Из Москвы, из Москвы, ну?
— Чай не инвестор?
— Чай в жопу себе залей, а инвестиции будут, сколько надо денег — столько будет, у нас прямые офферы на весь мир, деньги есть, золотом тут нах*й все выложу, показывай аппарат только, не томи.
— Да я, собственно, вахтер просто, мне-то что ваше золото? Но я сейчас позвоню, обождите.
Вахтер набрал номер несколькими ловкими поворотами диска на старом красном дисковом телефоне и заговорил в трубку:
— Собственно да, из Москвы, говорит, что инвестор, изобретением интересуется, золотом, говорит, все выложит. Вас понял, так точно, сейчас провожу.
Положив трубку на рычаг и подтянув трико, вахтер обратился к московским инвесторам:
— Профессор Чипичка ожидает, пожалуйста, пройдемте со мной.
— Другое дело, — сказал Василий, тоже подтянул трико и последовал за вахтером в лабораторию.
В лаборатории кипела работа. Кругом мигали лампочки, отовсюду струился какой-то разноцветный газ, на мониторах отображались сотни графиков, которые ежесекундно менялись. «На трекер похоже, — подумал Чесночок, — только мудренее. Впрочем, договоримся». Из облака фиолетового дыма выплыло лицо молодого профессора в очках с толстыми диоптриями, он был в белом халате и в резиновых перчатках по локоть.
— Профессор Чипичка. Здравствуйте, это вы из Москвы?
— Мы, — ответил Чесночок. — Где машина времени?
— Собственно, здесь везде, вся эта комната — это машина времени.
— Мне в Эрмитаж надо.
— Боюсь, что тогда вы ошиблись комнатой.
— Не, ты не понял, Хокинг, мне в прошлое надо, во времена императоров и графьев, по делам.
— Видите ли…
— Бабок сколько хочешь есть. У нас казино свои по всему миру, прямые офферы. В золоте купаться будешь, кальян курить с бриллиантами.
— Все эксперименты расписаны на годы вперед…
— Да мне на денек буквально, Склифосовский, с настоящими людьми поговорить, зарядиться энергией, мотивации нет у меня, понимаешь? Совсем вилы.
— Я-то все понимаю, но и вы нас поймите. Да вы представляете вообще, сколько нам ваш «на денек» выйдет труда и энергии?
— Академик, ну хочешь, я тебе ГЭС куплю? Говорю же, деньги есть, на Мерседесе будешь ездить.
— Ну если вы так ставите вопрос… Я должен вас предупредить, что временные потоки нестабильны, то есть мы не всегда вполне угадываем с нужной... Как это сказать… червоточиной во времени, куда перемещаемся. Хотим попасть в завтра, а попадаем в послезавтра. Поэтому мы не больше двух минут путешествуем пока… Но если вы хотите на день... Это, конечно, можно.. Однако я за результат не ручаюсь.
— Не бзди, я ручаюсь. Готовь аппаратуру, через час буду готов бороздить космические пространства.
— Вас в какой год-то, собственно, отправлять?
— Ща, погоди, уточню, — повернувшись к приказчику, — Юрок, че твои ребятишки говорят? Когда Эрмитаж строили?
— Василий Геннадьевич, — начал приказчик, — наша служба безопасности рекомендует позднее 1814 года не летать, там и холеры бушевали, и Наполеон. А двор Александра Первого притом почитают золотой эпохой Российской Империи. Поэтому смею рекомендовать 1815 год.
— Золотая эпоха, говоришь?
— Так.
— Вот мне туда. Академик, слышишь? 1815-й заряжай. Хоть с людьми поговорю настоящими, е*ать ту Люсю. Юра, узнай у ребят, одеться мне как, чтобы сразу к Александру. Как его там говоришь?
— Первому.
— Вот, к нему. Надеть что, чтобы не оконфузиться? Шанель, может, или Диор?
— Щас, шеф, мигом узнаем.
Выяснилось, что по моде начала 19 века мужчине надевать надлежало плотные лосины. Василий Чесночок смотрел на портрет Александра Первого и недоумевал:
— Колготки, ей-богу, не иначе.
— Рейтузы, шеф. Служба безопасности не рекомендует.
— Да х*ли мне твоя безопасность? Что я, хуже царя? Колготки, значит, колготки. Рейтузы то бишь. Живо отправь человека в магазин. Белые, скажи, чтобы взяли, плотные, и чтобы фирмá. Через час отчаливаем.
Через час все было готово. В красивых белых рейтузах и зеленом сюртуке, с бусами на шее из жемчуга крупных ягод, Василий Чесночок стоял нарядный и готовый к путешествию во времени. В золотую эпоху, в мир изящества, роскоши и великолепия. В эпоху настоящих людей, подальше от мрака и морока современности.
— Ну, нажимай на кнопки, Чипичка. Сил уже нет на ваши рожи смотреть, хочется сменить окружение.
Не успел Василий докончить фразы, как в комнате все замигало разноцветными огнями во сто крат сильнее, чем прежде, пространство наполнил плотный оранжевый дым, который, казалось, был везде. Когда он рассеялся, Василий Чесночок обнаружил себя в зале казино, того самого, что располагалось в 90-е в подворотне Зимнего дворца, там, где сейчас Эрмитажный театр.
За столами, в окружении ярко накрашенных девиц, сидели грубого вида мужчины в кожаных куртках и спортивных трико и пили коньяк. Клубился фиолетовый дым сигарет. Из музыкального центра громко играла песня American Boy группы «Комбинация», на одном из игорных столов лежал автомат калашникова и граната. Все взоры были обращены на арбитражника Василия.
— Баракуда, — заговорил самый крупный мужчина с большим, свежим еще шрамом на лице, — ну-ка потише сделай патефон. Это кто такой нах*й тут нарисовался? Ты кто, рисунок? — обратился он к Василию.
— Я это… кажется, не туда попал. Вы ведь не Александр?
— Ну допустим, что не Александр, а куда ты попасть хотел, золотой?
— Э… А-а… Понимаете... Я это, того… Ну…
— Да не мычи ты, е*аный гибастос, ты говорить умеешь, короста? — с этими словами говоривший взял с игорного стола гранату и начал подбрасывать ее в воздух, словно теннисный мячик.
— Василий, — робко проговорил Чесночок.
— Василий. Вася, значит. Красивое русское имя. А погремуха у тебя есть, Василий?
— Погремуха? Кличка?
— У собаки кличка. Ты же не собака, Вася?
— Нет… не собака.
— Вот и я думаю, что не собака.
— Доминатор кличка.
— Опа, них*я себе, мужики. И над кем же ты, болезный, доминируешь, позволь поинтересоваться?
— Я арбитражник… — в волнении выговорил Василий.
— Кого-кого? Повтори, я что-то слышу плохо в последнее время. Контузия.
— Арбитражник…
— Братва, слыхали? — лицо со шрамом обвело всех вопрошающим взглядом. Мужики смеялись и продолжали пить коньяк. — Из суда арбитражного паренек. Прокурор, что ли? Баракуда, выключи потеху. Арбитражник у нас тут. Ну садись, коли так, закуривай. Рейтузы у тебя какие красивые, обтягивающие, и бусы блестят. Да ты садись-садись. Не бойся. А я рядом присяду. Попи*димс-ъ.
Робко и смущенно Василий Чесночок расположился на стуле и закурил сигарету. На сим наша история заканчивается, а что произошло дальше, прозорливый читатель в состоянии догадаться и сам.
